Глава 3
Пляж
Ранним утром трещание будильника прекратилось очень внезапно. Лучи бледного солнца, которые пробивались из-за леса, сегодня были совсем вялыми. Они заглядывали в дом, разрезали тонкие, ставшие призрачными занавески. Воздух в доме вместе с пылинками, живущими в свете, казался застоявшейся водой в пруду, а он сам старым, мудрым сомом. Только-только на улице прокричал петух. Ещё в сумраке виснут тягучие вздохи, горланистые зевки, вездесущий хруст заржавевших за ночь костей, потягивающихся тел, полусонный чёс. Взбудораженные чувства уже кипятком пузырились, безрезультатно пытались уложиться по местам. Белая, тощая кошка, по тигриному выгнув спину и трубой хвост, прижавшись передними лапами и головой к полу, потягивалась.
Через час вокруг пастуха возвышались стройные сосны, будто иглы, проткнувшие землю изнутри. Стены этих сосен уходили вдаль, сужаясь и где-то далеко поворачивая влево.
Юра сегодня не выспался, а может погода такая сонная сегодня. Издалека посмотришь – деревья, будто не листьями покрыты, а снегом – из-за тумана всё и утра прохладного. Знакомая овсянка чувствовала сегодня себя, в отличие от пастуха, крайне бодро и даже весело – ей импонировало то, что насекомые сегодня вялые и она, шумя как вентилятор, носилась меж тысячелистника и чабреца, собирая мух и комаров.
Коровы тоже сегодня вялые, плелись к воде нехотя, будто вода была холодная, как в ноябре. Жевали устало, тупо поворачивая головы и осматривая происходящее вокруг. Всё не давал Юре покоя последний сон – жуткая ведьма и лунный свет. Невольно подталкивало к выводу, что сон и реальность – это два сна. Во сне всё так же чётко и ощутимо, как и в реальности. Одно различие – там нет времени, закономерности, закона, но так ли это важно? Подумать если – в обоих состояниях мы проживаем какую-то отдельную жизнь. В обоих состояниях не помним, что было в другом состоянии. Вопрос в том – где на самом деле сон?
Юра очнулся от воспоминаний и поглядел на пальцы – указательный и средний, между которыми была зажата сигарета. Дым от неё стелился по самому стержню, переходил на пальцы, синевой обволакивал их и, поволновавшись, летел вверх.
Природа сегодня хмурая, прохладная и всё вокруг кажется грустным, почти плачущим. Такая погода предвестник скорых дождей. Куда ни посмотришь — всё мрачно, даже самое весёлое, продолжающее жить, кажется завядающим. Иногда мушки какие-то зависнут, как вертолётики перед лицом. Разглядывают что ли? Ножки свесят и стоят в воздухе, как в омуте болотном, и если сделаешь движение – они тут же перемещаются с мгновенной скоростью. Всего только и оставалось – смотри на всю эту жизнь, чужую жизнь, да не думай ни о чём, т.к. в собственной какой-то перелом произошёл, будто переступил он в тридцать три года через какую-то черту, разъединяющую жизнь на до и после. Вон тысячелистник кривой стоит, а между его стеблями растянул свою паутину паук-крестовик, растянул, будто флаг свой, а на самом деле этот флаг — хитроумный капкан. А бабочки… бабочки…
Господи помилуй!
Кровь отошла от его лица, будто её выкачали насосом через ноги и остатки её скопились в икрах тяжёлым сгустком. Вон, правее, где коровы не пасутся! Чёрт побери мою печень – это ж она!
Юра вытянул шею. Идёт такая, вышагивает грациозно по берегу озера, будто на светском балу, а сама нагая, ни ниточки на ней, волосы только ржавого цвета спускаются по спине и мелкие порывы ветра задирают чёлку на её лбу. На миг его посетило минутное озарение, что это не сон и не бред и не его мечты. Она это! Самая, что ни на есть настоящая. Ранним утром гуляющая, его не стесняющаяся. И цветочек в волосах – белый, крупный, который на той стороне озера растёт.
Что же так ноги дрожат? Что здесь особенного? Почему так волнуется? Ведь не хочет он с ней ничего страшного сделать, узнать только хочет – кто она?
Девушка медленно, не торопясь, шла к воде. Опять в это Гладкое озеро и он, привстав, крикнул:
— Эй!
Его это ‘’эй” вырвалось изо рта и, не пролетев и метра, шлёпнулось на землю. Девушка его не услышала и всё спускалась к воде, будто хотела помочить в водичке ноги.
Юра пробежал неуверенно три шага и встал. Испугался. “Зачем я за ней бегу? Что я с ней делать буду?” — и вдруг наткнулся рукой на гребёнку. Достал её из кармана, посмотрел как на своё спасение. Потом на девушку. А её от воды всего несколько шагов отделяет. И в этом мраке плачущей погоды она – лучик света, спустившийся на землю и гуляющий на лужайке среди цветов и прыгающих из-под ног кузнецов.
— Эй, постой!
Юра несмело побежал, рысцой, будто не торопился никуда, но и затягивать не хотелось. Девочка не оборачивалась, будто не кричал он её, а подкрадывался бесшумно. Дрогнуло сердце, когда пастух увидел, как девочка, откинув плечи назад, медленно вошла в воду. Сначала по щиколотку, потом по колено… Юра припустил, решив ни в коем случае её не упустить, но девушка уже по пояс в воде и продолжала утопать, будто её засасывала вязкая трясина. Пастух уже был так близко, что мог запросто рассмотреть все впадинки на её голой спине. Но только и успел увидеть, как переливаются в тусклом свете чистые волосы и девушка пропала полностью. На поверхности остался качаться белый цветок. Юра подбежал к берегу, упал на колени и упёрся руками в озёрное дно. Встал на четвереньки и замер.
Под ним растения озёрные качаются от волн. Стебли водорослей были чистейшими, будто искусницы-русалки сами промыли их и высадили у берегов, как цветы в палисаднике. Вдруг вспомнилась старая, как мир, сказка Андерсена “Русалочка”. Если она русалочка, такая добрая и наивная, то он тогда кто? Свинопас? Нагловатый и хитрый пройдоха?
“- Что возьмёшь за горшочек? – спросила она.
— Десять принцессиных поцелуев! – отвечал свинопас.
— Как можно! – сказала фрейлина
— А дешевле нельзя! – отвечал свинопас…”
“В открытом море вода совсем синяя, как лепестки самых красивых васильков, и прозрачная, как чистое стекло, — но зато и глубоко там! Ни один якорь не достанет до дна; На дно моря пришлось бы поставить одну на другую много-много колоколен, только тогда бы они могли высунуться из воды. На самом дне живут русалки… — а ещё вот это. — Когда вам исполнится пятнадцать лет, — говорила бабушка, — вам тоже разрешать всплывать на поверхность моря, сидеть при свете месяца на скалах и смотреть на плывущие мимо огромные корабли, на леса и города… — или вот это. — Часто вечером и утром приплывала она к тому месту, где оставила принца… ”
Что-то во всём этом действительно было сказочное. Волшебное. Доброе. Наивное даже где-то. Сейчас выйдут из леса волшебные единороги и будут пастись здесь же, на лугу, вместе с его коровами, а потом по дороге промчится золотая повозка, запряжённая в троицу коней из которой выглянет прекрасная принцесса.
Меж водорослей, которые похожи на усохшие кактусы, она лежит. Здесь, рядом, прямо под его лицом. Волны казили её образ, но было ясно видно, что лицо у неё белое-белое, как у покойницы. Ни капли крови в этом молодом лице. Глаза навсегда закрыты, губы от холода водяного посинели, как от черники. Вспомнил, как губы эти поцеловали его, но тогда они не были как лёд синими. Волосы расплылись вокруг и жили своей жизнью, словно щупальца медузы.
Юре показалось, что он разучился дышать и стал таким же белым, как и утопленница. На миг почернело в глазах, как и у любого, кто неожиданно увидит в дюжине сантиметров от себя окоченевший труп.
Смотрел, смотрел и вдруг, будто опомнившись, — А-а? — точно спрашивал кого-то или переспрашивал чей-то, слышный только ему вопрос. Удивлённо обернулся через плечо. Взгляд чей-то затылком почувствовал, будто целится кто. Никого нет. Коровы преспокойно лежат на лугу и жуют траву. Шумит лес, качается, как пьяный. Значит показалось.
Снова повернулся к воде, но в воде пусто. Следа никакого нет. Одни водоросли да стайка мальков, полупрозрачных, будто они только что воплотились из воды.
— Чертовщина! – Ругнулся Юра. Он отпрянул от края воды и уселся на задницу. Взгляд его всё ещё лежал в том месте, где он видел девушку, но там по-прежнему было пусто, будто видение ему подсунули усталость и гипнотизирующие волны озера. Сердце сжалось от непонятного чувства, какого-то жуткого синтеза жалости и страха. Действительно: любая нагая женщина подстать колдунье. “А ведь лопни моя селезёнка, если это не русалка”, — подумал неожиданно он, и в душе немного успокоилось от того, что ответ на вопрос найден. Пускай сумасшедший ответ, для человека совершенно метафизический, ирреальный, но всё же ответ, единственно-верный в данной ситуации, наиболее правдоподобный.
Пастух стал оглядываться, сильно смаргивая, потому что перед глазами всё поплыло и заметалось. Какие-то густые, чёрные тени – похоже всё это на сильное опьянение – мотало в плечах и ноги налились ватной слабостью. Взгляд зацепился за берег по правому плечу. Там, в болотных, серых, камышовых, густых зарослях трав, на сыром иле сидит некто.
В глазах сразу прояснилось, будто двинули по темечку. Пригляделся – человек сидит. Рыбак может. Ну да, рыбак, кто же ещё?! Сидит он в этих камышах и подкарауливает свою счастливую золотую рыбку. И что ж, не видел он ничего? Да быть не может!
Юрий Олегович, позабыв про стадо, поднялся на ноги и уже совсем смело пошёл. Всё же человек там, а не какое-то неведомое существо. На воде качались блины листьев кувшинок, нераспустившиеся бутоны затянула ядовито-зелёная ряска. Камыши обступили, ростом ниже осока да меч-трава, последняя выпустила гроздья белых цветочков, похожих на мелкий виноград.
Пастух посмотрел меж стволов камыша, склонив голову к правому плечу и втянув насморк носом, потом почесал грудь своей сырой пятернёй. Бабка сидит. Не рыбак, нет. Старуха. Почему-то мозги отказывались думать, мысли ленились скрещиваться друг с другом. Осталось только по животному осознавать видимое и слышимое и принимать всё за чистую монету. Прежде, чем задать вопрос, он посмотрел на гребёнку, всё ещё зажатую в руке, провёл по зубьям пальцем и снова опустил её. Голова не варила, и он спросил просто:
— Эй, бабка! Ты чего здесь делаешь?
Она обернулась. Мерзкая, как плеснутые в лицо помои и страшная, как детская мурашка, как помесь самого страшного примата с самой старой старухой на свете. Юра смотрел сверху вниз широко раскрытыми глазами, точно напуганный кролик. Волосы её грязными гирляндами, сеточками фестонов свисали по плечам.
В его сердце будто лежал тяжёлый, холодный камень – он притупил прежние чувства и обострил новые. В горле застрял ком и, отступая в почтении на шаг, он чуть не упал на спину. Он боялся оказаться на спине, во власти чудовища.
Сквозь качающийся в голове туман он увидел, как та поворачивается, будто на старой, заезженной плёнке и уходит в пучину. Затем всплеск. Всплеск был очень отчётливо слышен, будто только что перед ним, в озёрной воде плеснулся старый окунь. В ушах загудело. Где-то далеко замычала корова. Гребёнка выпала из руки на мягкую землю, на выброшенные из воды старые, гнилые водоросли. Минута молчания. Шумно переговаривалась вода в озере. Деревья отражались в этой чистой воде светло-зелёными купавами.
Юре захотелось уйти. Страх напал на него словно дикий зверь, бросился как рысь сверху, вгрызся в сердце. Бежать хотелось от этого страха, так что ноги дрожали и готовы были без приказа бросить хозяина наутёк. Он почти так и сделал, только сильный толчок в спину бросил его вперёд и Юра в последний момент увидел перед лицом воду, а потом это зеркало разбилось на сотни брызг, уши заложило подводным гудением. Неясные приглушённые всплески. Его схватили за руки, но он, собравшись с силами, вынырнул над поверхностью. Успел увидеть чью-то фигуру около себя. Озорной смех, взрастающий над озером, и сильная рука опустила его под воду. Пузыри на миг скрыли от него видимое. Смех над водой тут же показался мужским басом. Его хватали со всех сторон. Юра вцепился пальцами в ил и сжал его в кулаках. Нашёл в себе силы и перевернулся на спину. Встал на ноги и тяжёлый от воды накренился назад, ощущая, как озеро не отпускает его и тянет в пучину.
Они совсем рядом. Три девушки. Хохочут, будто нашли себе забавную игрушку. Левая девчонка, которая, распахнув глаза, всё время тянулась к нему длинными пальцами, имела серое, почти зеленоватое, как болото лицо, под глазами залегли чёрные, болезненные тени; на шее длинные, до бёдер бусы в отличие от другой, у которой эти бусы туго стягивали горло.
Одна из них всё-таки дотянулась до него. Схватили. Сквозь хохот тянут, рвут одежду. Юра сквозь стоны отчаяния отбивался, как мог, отпихивал руки и даже один раз заехал кому-то по лицу, но его не отпускали, и всё сложнее и сложнее было справиться с ними, так как они нападали со всех сторон. Цеплялись руками, будто липкими нитями, сковывая его движения. Вот они уже рвут его с остервенением, без шутки, со злобой, упорством. Грызня собак.
На секунду он захлебнулся, попав под воду. Закашлялся, закрутился волчком, почувствовал вкус взбаламученной с илом воды, пресной грязи. Вода вокруг танцевала мамбу и была похожа сейчас на грязный огонь в печке. Их стройные, хищные тела мелькали вокруг, и освободиться от этих, поймавших добычу пауков, казалось, нет никакой возможности.
Вода била пощёчины по щекам и глазам, руки хватали за волосы. И вот брешь между ними. Бросился туда, почувствовав, как рвут на спине рубаху. Вода не давала бежать, запутывала ноги, и приходилось, что бы ни упасть, поднимать их очень высоко. Сзади вода вспенилась и отчаянные визги девиц рвали спину и затылок. Он спотыкался, падал в воду, но от страха погони быстро вставал, бежал, болтая широко руками и, наконец, выскочил на берег, а затем рванул к лесу. Никто бы его сейчас не догнал, тем паче какие-то полумёртвые русалки. Он бежал, задыхаясь, через берег и луг к дороге. Коровы преспокойно поворачивали ему вслед свои шерстяные морды. Почти добежав до дороги, споткнулся о выступ и полетел вниз – на твёрдое.
Юра раскрыл глаза. В затылке онемение. Он ударился им о твёрдый покат дороги. Всё вокруг закружилось быстро-быстро как в водовороте. Поглядел. Всё вверх дном. Книзу верхушками сосны, небо, которое ночами играет звёздами в шашки, внизу, трава достаёт до его лица из неизведанной высоты. Пастух тряхнул головой. Мозги будто перевернулись обратно. Он попытался встать, но было страшно противно от того, что одежда, сырая и грязная, льнёт к телу, а мышцы сводили судороги. Юра сел и попытался отдышаться.
Читать Глава 4. Клубок целующихся змей или покои морской королевы
