Часть 2.
Автор: Денис Блинцов
Какой-то громкий голос ворвался в его голову и разорвал все сухожилия в его мозгу. Рома, который был во сне, ещё не сообразив, что спал, раскрыл глаза. Казалось, этот голос рвёт его спокойный, дремучий сон вместе с кожей. С натугой вытащил сам себя. Из тёплого лежбища вытащил, со скрежетом достал. Хватит калачом спать! Поднялся, сел, потирая коленки.
Вот кто его разбудил. Напротив, на лавочке, стайка девчонок-студенток сидит. Перед парой они решили рассказать все три тысячи новостей, что случились с ними вчерашним вечером. Внимательно рассмотрел их. Иногда складывается такое ощущение, что если некоторые, особо модные, девочки смоют краску с лица, то перед нами предстанет белый лист. Рома осмотрелся. Кругом студенты. Целыми стадами, как косяки рыб, они слонялись вокруг, не обращая совершенно никакого на него внимания. Оказалось, что город уже давно потянулся после сна, и он решил последовать его примеру – захрустели косточки и жалобно заскулил желудок. Ничего, сейчас покормимся. Гоглачёву отчего-то даже понравилось его положение свободного безработного и даже проникли в голову приятные мысли.
“Я думаю, что всё-таки человека сделал не труд – это привело бы к утопии. Ну, представь себе существо, которое только и делает, что трудиться – подумать некогда. Люди бы точно скоро вымерли как бесполезное существо, которое только и делает что работает – ни себе покоя не даёт, ещё и природу калечит. Человека сделало человеком абстрактное мышление, из-за которого он способен взглянуть на обычные вещи совсем под другим углом, например: стоит дерево, а что видит в нём человек? Бумагу и новый шкафчик. Можно сказать небывалая в среде животных лень. Вот как у меня. Пойду сейчас, деньжат потрачу на хорошую порцию картошки с куриной ножкой…“
Вдруг облапал сам себя. И ещё раз. Полез в карманы, вмиг покрывшись горячим потом. Посмотрел по сторонам. Да где тут?! Когда ложился спать, по его расчётам в парке только он был и памятник мужику какому-то. Обмяк. Поздно уже. Вытащили. Ни копейки не оставили. Правильно, он же и копейки в кошельке хранил. Вдруг захотелось заплакать. Девчонки с соседней лавочки с интересом на него уставились, вот-вот ожидая от парня какого-то плохого поступка, но на них Роману было наплевать. Вот теперь точно бомж. Желудок разочарованно успокоился.
Да за что же это? Всё и разом. Ведь ничего не сделал?! Он вдруг вспомнил покойника. Он был очень дружелюбен, в отличие от его псов, которые долго не хотели его впускать в дом. Лицо у Камышова было широкое и каменное, будто он был киборгом, и если делать, что скажут, он пройдёт мимо, а если посмеешь оступиться, ему не понадобятся никакие его охранники – он сам накажет. Каймыш сидел за шикарным столом, но, правда, Роману присесть не предложил, зато предложил точку в торговом центре, после того, как его построят. Может быть и обманул, только Гоглачёв сразу согласился, чем вызвал самодовольную улыбку Каймыша. Тогда, в тот день, единственной мыслью Ромы было: побыстрее убраться из особняка, прийти домой и отмыться от налипшего унижения. Чёрт бы с ним, с бизнесом с этим! Да вы видели его – этого Каймыша? Рома при одной мысли просто возразить ему, тут же в штаны бы наложил.
Осмотрелся, после того как выгнал мысли прочь и пригласил новые. Кругом уже никого нет. Студенты убежали на пары, переживая за свои хвосты, а он остался один. Однозначно, нужно что-то предпринимать. Это уже ни в какие рамки. Ни за что, ни про что оказался на улице без денег и без… нет, документы на месте. “Всё, хватит сидеть как “В гостях у сказки”, — возмутился он и бойко выставил грудь вперёд. Встал, пошёл было, но резко остановился, что бы посмотреть и послушать – не ступает ли на пятки погоня. Душу овеял бриз радости, издёвки над смертью, которая верно уже трясёт от злости головой и вспахивает землю своей косой. Пускай брызжет слюной, раз такая нерасторопная смерть попалась.
Был у него один дружок, наверное, лучший дружок, сейчас и не разберёшь. Во всяком случае, очень хороший. Настолько хороший, что он мог запросто с ним поговорить о своих полуфилософских, наболевших темах и тот ему отвечал, нисколько даже не усмехнувшись. Приди к нему Рома ночью и скажи: “Поддержи меня, друг! Нужно пойти туда-то и туда-то”, тот бы ответил: “О чём разговор, друг!? Сейчас я одену штаны и мы тут же пойдём туда-то и туда-то”. Звали его Никита, и… Рома очень надеялся, из последних сил надеялся, что его не пасут, не прослушивают или что там они ещё могут делать?!
Телефон-автомат есть у каждого метро – это каждому известно. Не каждому понятно как с них звонить, но что они там есть – это факт. Метро было прямо за парком – возвышалось каким-то мрачным гротом с тёмным зёвом подземелья внутри. Он быстро до него добрался – сунул карточку в щель, набрал нужный номер и закрылся ото всех, отвернувшись к стене и втянув голову в плечи.
— Привет, это я!
— Как дела? – С наигранной весёлостью спросил Никита. – Ты куда пропал, в запое что-ль?
— Хватит ослоумничать, — устало ответил тот на колкость.
— Ты чё как с бухенвальда? Случилось что?
— Да, случилось. Можешь выйти на улицу?
— У меня температура.
— Жара на улице, дуремар! – а голос у него и правда хриплый, и как это он сразу не заметил, странно.
— Накупался я тут ночью, да пива холодного выпил, вот меня и тряхонуло. Третий день уже валяюсь…
— А работа?
— Кака така работа!?
— Понятно. Ты тогда в поликлинику сходи, там Валька наша, с которой учились – она тебе больничный напечатает.
Произошло неловкое молчание, и Роман решился.
— Слушай, Никит, у тебя деньги есть?
-А ты куда свои просадил?
— Да тут сложная ситуация, понимаешь. Из кармана вообщем вынули…
— Растяпа. Пил вчера?
— Конечно, что, у трезвого что ли вынули!? – Люди всегда врут самым близким, тем, кто им доверяет, а чужому правду говорят, посторонний человек не будет верить в твои сказки.
— Одолжишь мне трошки?
— Фекалька-вопрос.
— Спасибо. Я зайду.
— Давай. Хрен голландский…
Никита что-то ещё там продолжал, но Рома уже положил трубку. Не хотелось светиться в таком просматриваемом месте. “Вроде жизнь налаживается, — подумал он, свернув в первый переулок. -Судьба – она такая, расчётливая. Вообще она похожа на математическую формулу. В зависимости от того, как ты живёшь, и как живут люди тебя окружающие, можно рассчитать – что с тобой будет происходить, но стоит хоть одному из тех, кто как-то влияет на тебя пойти против течения, свернуть с пути, по которому шёл и твоя судьба или этот расчёт тут же кардинально меняется“.
Чёрт возьми. Впереди патруль. Двое. Идут такие, как короли, прохожих рассматривают. Кто его знает, что там за сутки случилось, может уже и милиция подключилась к его поискам. Он опустил голову и, сжавшись в сушёную сливу, прибавил шагу. Знал же ведь, что таких и задерживают в первую очередь, кто боится с ними встречи, а ничего с собой поделать не мог. В лице у Ромы закололо от страха, от самого настоящего страха.
Арка. Ещё несколько шагов. Только бы не остановили. Есть. Успел. Нырнул в неё как в тихий омут и расслабился. Никита отсюда совсем недалеко живёт. На этой улице, где стоят бок о бок пухлые, низенькие дома, такие же, наверное, как и в тысячах других Российских городах, в жилом массиве жил его лучший друг.
Вдруг клацнуло камнем, будто кто-то что-то задел. Хотел пройти незаметно, но вот те раз – задел и всё тут, какаая досада! Бред, уже кажется. Гоглачёв с силой зажмурил глаза, так, что потекли слёзы и забродили красные и зелёные круги. А в душе ох как неспокойно. Значит, не показалось.
Он ускорился, хоть никого вокруг и не было, только опустевший муравейник из домов-колодцев и арки. Арки спереди, сзади, слева и справа. Посмотрел в левый проход, когда тот быстро пронёсся назад. Фигура какая-то параллельно с ним прошла, будто отражение в зеркале. Справа. То же самое. Тёмная фигура, тем же курсом что и он, только в соседнем пролёте.
Не выдержали нервы. Сорвался на бег. Оправдания ожидались. Фигуры слева и справа то же побежали. Только теперь по-настоящему страшно было, потому что у него был только один путь – вперёд. Отходы в стороны были заблокированы, и теперь даже мысли не возникало – запутать их в лабиринтах жилых домов. Человек, прямо впереди – вошёл в арочный проём, обозначив себя силуэтом спины. Значит слева никого. Бросился туда, споткнувшись и чуть не полетев пластом на асфальт. Чёрт! Кто это?
Ошибся. Слева возник ещё один человек, в другой проход. Тупик. Стены облезли, будто оскалились кирпичными зубами. Сквозь старый асфальт пробились зелёные кустики травы. Чёрные пятна от высохших луж и ржавые трубы. Всё, конец! Он кинулся в дальний угол тупика. Вскочил на трубу и прыгнул. Только кончиками пальцев достав до решётки окна, которые здесь были только на втором этаже. На первом их давно замуровали, потому, что, вероятно там был склад или магазин. Прыгнул ещё раз, что бы зацепиться за решётку покрепче, но в спину ударило, как кузнечным молотом, маленькая пуля.
Перед глазами закружили звёзды. По траектории нимба. Ясные звёзды, остроугольные, точно их вырезали из фольги. Перед глазами потемнело, и он явственно ощутил как душа, мало-помалу, выбирается из тела, как улитка из своей раковины. Всё вмиг смолкло. Осталась гробовая тишина, которая скрыто живёт повсюду. Открыл глаза, что бы последний раз посмотреть на небо. Странно, очень странно. Почему так не больно, а в небе зарябило и ожило. От птиц. От ласточек. Ласточки – чёрно-белые звёздочки, собирались в громадные стаи. Такое зрелище можно увидеть осенью или поздним летом. Птицы сговариваются перед самой дорогой, и оккупируют электропровода.
Темнота, будто танком налезла сверху на глаза, и дыхнуло в лицо сигаретным дымом. Ан, нет – это не темнота. Лицо чьё-то нависло над ним. Понял это по отопыреным ушам, потом и глаза рассмотрел, такие мелкие, юркие. Кто-то усмехнулся прямо над ним и сказал с издёвкой:
— Наверное, ты считал себя козырным тузом, а оказался дупель-пусто.
Поучай! Не пожалел кулака. Хватил ему в морду, хотел второй раз наотмашь, но промахнулся. Тот отпрыгнул.
— Не понял, ты чё – живой?
Впереди стояли двое. Он сел на задницу. Тот, с кем он только что познакомился, потирал рукой глаз. Ростом, как и Гоглачёв, может чуть повыше, сантиметров на шесть, только тощий, как переболевшая тифом корова. У обоих в руках пистолеты. Рома вдруг почувствовал себя беспомощным муравьём, который только и может, что безболезненно укусить и быть тотчас же раздавленным в лепёшку.
Он задрал руку за спину, потрогал сырое. Поглядел на них, растопырив пальцы, как растопыривает голые ветки по осени берёза. Между пальцами густая кровь образовала красные перепонки, а потом вяло стекала вниз, огромными каплями падая ему на джинсы.
Рома глянул на них, не понимающих что делать. Здесь было темно, потому что стены нависли над ними, как кроны деревьев в самой густой сельве джунглей. И в контрастном освещении колодца, он увидел – удивился, с какой же живой прыткостью, тень всегда старается загородиться от света своим хозяином.
В руке появился нож, слился с ладонью в одно целое. Голыми руками не возьмёшь! Лезвие ходило ходуном, выписывало в воздухе неземные рунические письмена в его дрожащей ладони. Только сейчас Роман Гоглачёв понял, что безумно хочет жить: работать, дышать, есть. В эту нервную минуту, он был способен поменять всю вечную послежизнь на пяток заурядных земных лет.
Послышался сдавленный, ехидный смешок, в одиночестве этого захолустного тупика, слышавшийся со всей своей бесовато-шутовской каверзностью. Тот, что был помечен в глаз, переложил сигарету из одного угла губ в другой и выстрелил ему в грудь. Его откинуло, будто ударила копытом лошадь. Нож вылетел и зазвенел дешёвым металлом где-то далеко. Немного полежав Рома вновь завозился. Поняв, что у них ничего не получается бандиты налетели на него двумя кровожадными грифами, почувствовав раненую добычу и стали дубасить ногами. Слева и справа, Рома не мог свернуться в эмбриона, как учили умные люди, потому что просто не понимал в какой он позе сейчас. Топтали без криков и молодецких высказываний, молча топтали, на совесть.
***
Наконец они схватили его подмышки и куда-то потащили. Рома уже совсем не понимал, что с ним происходит. Сознание, будто играя с ним в прятки, постоянно вырывалось из головы и куда-то убегало. Потом снова возвращалось, и он чувствовал, как его всё ещё тащат, задевая боками о шершавые стены. В следующий момент, когда сознание вновь пришло к нему, он увидел перед глазами бешеное мельтешение и почувствовал, как его засунули во что-то тесное. Под задницей мягкое, и пахнет синтезом бензина и хвойного освежителя. Машина – догадался он.
Перед глазами всё кружилось, но он всё же услышал слева от себя голос.
— Сиди тихо! Не думай, что ты шустрый как понос. Если что, сам знаешь. Мне чёрные кошки дорогу уступают. У них есть поверье, что если я им дорогу перейду, может что-нибудь плохое случиться.
Тихо зашумел двигатель, и колёса зашуршали подножным мусором. Внутри воцарилась тишина, требующая ответа, что бы впитать его в себя, как губка и насытиться им сполна. Вполне нормальным было сейчас спросить — куда его везут, но Рома жутко боялся это сделать, ему же сказали сидеть тихо, а перед этим два раза стреляли на поражение.
Они ехали долго, постоянно сворачивая, петляя по бесконечным коридорам города-общежития. Сознание окончательно пришло в норму, закрепив свои арьергарды в его мозгу, но теперь клонило в сон. То ли укачало, то ли перенервничал, кто его знает, но он прикрыл глаза. Надоело мелькание домов, бритый череп за рулём, который постоянно курил и вёл себя как тот детский паровоз, и сильный запах одеколона надоел, которым разило от типа слева. Совсем не похожи на людей. Будто не из этого мира. Разве можно вот так взять и пальнуть в человека из пистолета, который может убить? Что с людьми твориться?! Люди готовы на дыбу лезть, на виселицу, под расстрел, готовы в тюрьмах гнить, но никак не хотят как все, как стадо, будто изо всех сил пытаются изменить веками существующие устои на те, которые действительно положены человеческому существу.
-Приехали, — вдруг заставил вздрогнуть его всё тот же голос. Машина встала как вкопанная. Слева вылезли. Открыли дверь с его стороны и выдернули вон. Рома только успел увидеть, что вокруг посёлок или дальняя окраина города. Его втащили в старый барак, в самую крайнюю дверь. Больше никого кругом не было. Что-то подсказывало Гоглачёву, что и не должно быть. В прихожей темно и жутко пахнет сыростью. Откуда-то тянулись слабые звуки: стук и приглушённые голоса. “Обыкновенный брошенный дом с привидениями, — успокаивал себя Роман, опираясь покрепче о стены, — здесь бояться нечего!”
Тот, что вонял одеколоном, который пьют, крепко схватил его за плечо и бросил в старое кресло у самой стены в зале. Такой же заботливый, как черепаха Тортилла. Он грохнулся в него как мешок с картошкой. Наконец парень рассмотрел их, стоящих напротив него. Ну и рожи у них. Раньше он думал, что на фотороботах милицейских что-то неправдоподобное изображают, ан нет – такие они и есть: кривые, прокуренные, будто закопченные, похожи на злобных троллей.
“Закопают меня здесь, — подумал он, озираясь и потирая грудь ногтями, — и никто меня тут не найдёт. Лет через пару тысяч, когда деревья эволюционируют в какие-нибудь полуразумные цветы с зубастыми пастями вместо бутонов и лапами, вместо листьев, а животные станут подпитываться от сети, к этому месту подступиться стеклянный город и, покачивающиеся от худобы, потомки, с лысыми, зелёными головами, и присосками на пальцах, надумают воздвигнуть на этом месте высотное здание на тысячу семьсот этажей. Тогда и натолкнуться на мой чёрный, облепленный червями череп”.
Тот, что пах одеколоном, стащил с себя футболку, потому что было жарко, и Рома обомлел. Сколько же на нём наколок! Будто заточённый в абсолютной пустоте ему больше негде было записать свои мысли, и он принялся за своё тело. Ещё тогда он удивлялся, сколько у коммерсанта Камышова наколок, и у этих тоже были – синие рисунки на фалангах. Он будто бы остался доволен от того, что увидел страх на лице похищенного человека и смотрел так пристально, будто глядел не в глаза, а в сам его мозг, переворачивая там шкафы с тщательно уложенными мыслями и тайными скелетами, раскидывая исписанную бумагу. Сейчас Рома не был даже уверен, что ни в чём не виноват, а даже наоборот – поверил, что виновен, что это он убил Каймыша и теперь получит справедливое возмездие.
Подошли резко, расстегнули куртку и задрали майку на голову. Пребывая в молочной темноте, он только слова слышал и чувствовал, как тыкают сильно холодными пальцами.
— Смотри, только шрамы остались. Сколько времени прошло?
— Час, полтора.
— А раны уже затянулись. Сказка.
Сдёрнули футболку с головы, и отошли, приняв прежнее положение. Прокрутили плёнку назад. Вдруг один, тот, который хорошо стреляет, заговорил грубо, втыкая в него, как дротики, свои слова.
-Ты нахрена Каймыша замочил?
— Я…
— Из-за ларька своего? Дурак ты, парень! Тебя же не просто на улицу вышвырнули. Место же предлагали. Эту проблемку можно было порешать без крови…
— Да…
— Тебе же ясно сказали, что ты место получишь в торговом комплексе. Всё по-человечески…
-Ягель дай сказать ему, — заговорил второй, — чё ты его перебиваешь!? Может наш новый друг знает что-то, что не знаем мы!?
— Не убивал я никого. Я чего совсем псих? – Вдруг заговорил Рома. – Да я и пистолета-то в руках никогда не держал.
— А откуда ты знаешь, что его из пистолета завалили? Вот ты и проговорился.
Рома бессильно усмехнулся.
— Знаешь, что меня бесит, Дюбель? — обратился он к своему товарищу. — Я самый крутой бандит в этом городе и меня бояться все, но самый паршивый мент, может закрутить мне ласты и сунуть в клетку. А вот он – лох – самая последняя тряпка, но даже самый крутой мент не может к нему пальцем притронуться. Ну, ничего, — снова обратился Ягель к Роме, — сейчас приедет Кудеяр, и ты за всё ответишь! Мы найдём способ как тебя убить. В печке, например, сожжём. Дюбель, затопи печку. Из пепла-то, надеюсь, не восстанешь!?
— Ну, что делать? – попросил разъяснения другой, и пробуравил Гоглачёва своими маленькими глазками, за которыми явно скрывалось много чего нехорошего.
— Бедняга, — пробасил первый и покачал головой, — и минуты без работы не может. Отдыхай пока! Ждать будем!
Будто забыв о его существовании, они разошлись по своим делам. Тот, что был Ягелем, вероятно из-за своего сухого лица с впавшими щеками, упал в другое кресло и включил телевизор. Дюбель, получивший кличку явно из-за носа, который даже не дюбель, а целый дюбелище, ушёл в другую комнату и гремел от туда какими-то железками. Страшно болел глаз, давил на глазное дно и плохо видел, заплывал. К тому же живот урчал, будто двигатель старого запорожца.
Вернулся в комнату Дюбель и уселся прямо на пол, не вытаскивая сигареты изо рта.
— Слушай Лёв, а вот если бы тебе предложили на выбор — кем бы ты хотел стать в будущей жизни?
— Хрен знает.
— А я бы стал Аль-Капоне.
— О-о, значит нам бояться нечего.
Даже не связали, думал тем временем Рома. Так раньше только к рабам в старой Америке относились. В смысле в грош не ставили. А если я сейчас наброшусь на них. Убить они меня не могут… да и я, в принципе, тоже. Что же это получится? Какая-то бесконечная битва, как в японских фильмах. Хотя, какая там бесконечная, любой из них, хоть Лёва-Ягель, хоть Славик-Дюбель, скрутит его со скоростью мысли. И тогда его свяжут. Так что лучше посидеть, подождать и подумать.
Только в голову ничего не идёт. Телек, как он это обычно и делает, выгнал все мысли и залез в его тёплые мозги. Если в доме есть телевизор, то он там хозяин. Снова эта миловидная ведущая со своими бескомпромиссными заявлениями.
-Не утихла шумиха вокруг убийства известного предпринимателя и вора в законе – Камышова Василия. Убийца так и не пойман. Правоохранительные органы ожидают всплеск насилия и новых жертв преступной войны. Из некоторых источников нам стало известно, что в городе наблюдается криминальное движение. Соратники Каймыша, как его называли свои, по всей видимости, не достаточно доверяют милиции и ведут своё собственное расследование. К чему оно может привести всем нам хорошо известно. – Бандиты смотрели новости, не проявляя никаких эмоций, будто были роботами, только Дюбель сгрудил на лбу морщины и шмыгал выдающимся носом. Наверное, если бы у них всё получилось, и Рома сейчас лежал мёртвый в том тупике, ничего бы не изменилось, и сейчас была бы в точности такая же картина. — Так же, из достоверных источников, нам стало известно, что новым авторитетом, занявшим опустевшую нишу, стал предприниматель, ранее неоднократно судимый, Сергей Дронов, более известный в определённых кругах, под кличкой Кудеяр…
“Так вот кто пожалует по мою душу, — подумал парень”.
— Слышь, герой, о тебе говорят, — повернулся к нему Ягель и нагло засмеялся. – Говорят убийца так и не пойман.
-Убийца на свободе, — сказал Рома, но его никто не услышал. Он покачал головой. Сложно представить их в обычной жизни, например: под ручку с ребёнком или на свадьбе у алтаря. Они так выглядят, будто всё человеческое им чуждо и они мстят всем тем, кому доступно человеческое счастье, в бессильной злобе стать самими людьми.
Вдруг зазвонил телефон. Напоминание из внешнего мира, что они тут не одни и стенами этого дома мир не заканчивается. Дюбель вытащил из кармана джинс телефон и поднёс к уху.
— Да… Привет!.. Всё нормально, сделали… Здесь он… Нет, не было… Нет… Хорошо… Долго?.. Ждём!
Он повесил трубку и посмотрел на него. Гоглачёву даже отчего-то неудобно стало, что он вызвал столько проблем у этих хороших ребят. Что им приходиться сидеть в этом доме на трезвую голову и ждать неизвестно кого, что бы тот приехал и убил его.
-Чего там? – Спросил Лёва.
— Приедут скоро.
-Можно закурить? – Спросил Рома. Откуда столько смелости? Сам себе удивился парень. Вдруг исчез куда-то страх перед всякими пыточными застенками.
— Кури, что тебе ещё остаётся!?
-Давай обыщем его, — сказал Дюбель.
-Да у меня ничего нет.
-Действительно, зачем?
— Босс сказал обыскать.
Они подошли, как две античные статуи. Подняли. Похлопали по бокам, по ногам. Славик-Дюбель залез к нему в карманы джинс, пошарил там. Рома почувствовал, как он уже не живой. Его обшаривают как украденную сумку. Он даже не сам себе принадлежит, а является их собственностью. Тем временем Святослав, как, наверное, его и зовут, по настоящему, что-то нашёл у него в кармане, вытащил и отвернулся. Рома и сам был удивлён, что в его карманах что-то может найтись. Он думал, что прошлой ночью вытащили всё парковые воришки.
Ягель, закончив хлопать его по бокам, идиотически открыв рот, смотрел на своего товарища. Тот, закончив с клочком бумаги, отдал его ему и серьёзно посмотрел на Рому. Что-то переменилось в нём, будто в том клочке бумаги он обрёл смысл жизни. Гоглачёв посмотрел, что передал своему другу Дюбель. Чек. Чек из магазина. Всё ещё больше перемешалось в голове у Ромы. Что происходит? Да может и не стоит уже думать, всё равно уже конец!?
-Чё ты мне дал? Чек из магазина. Сервелат – двести грамм, Корейская морковка – одна штука… ты чего издеваешься? Я тоже люблю покушать…
-На дату посмотри!
Дюбель встал напротив него, расставив широко ноги, и внимательно его разглядывал.
— Позавчера, одиннадцать ноль пять… так что это?
Рома посмотрел прямо ему в глаза, потому что не понял, что было в последней реплике – вопрос, недоумение, а скорее нечто совсем другое.
-Чего? – непонимающе спросил Рома, сердце очень часто застучало. Сейчас что-то произойдёт.
— Ты чего, в одиннадцать ноль пять в магазине был?
-Ну да, — он пожал плечами.
— Так, что за магазин, — вдруг встрепенулся Ягель и полез глазами в чек.
— На другом конце города, — поспешил подсказать Дюбель, — даже если на такси… — покачал отрицательно головой.
— Да даже если на самолёте не успел бы…
— Так ты чё, — Славик развёл руками, — не убивал никого?
Ягель плюхнулся на его стул и будто вмиг весь расслабился от расстройства.
-А чего молчишь? – Бандит повысил голос и почти закричал. — Мы же тебя убили бы!
-Так вы меня и убили, — всё ещё не осознавая того, что произошло, сказал Роман.
***
Рома, свесив голову, шёл. Шёл и всё. Всё и шёл. А что думать? Думать не о чем, только вспоминать, а вспоминать что? Как его убили, а он воскрес? Или как сказали: “Пошёл прочь!“ и пожелали жить поживать – врагов наживать? Вспоминать это… Вспоминать это – значит бредить.
Какой-то туманец висел возле леса и особо густо над полем. Город был далеко. Туман, словно он и не стоял, а куда-то плыл, как вода, неспешно улетал от вездесущего солнечного румянца. Опустив голову, Рома шёл, наплевав на все лишения, и на душе у него была бесконечная, белая-белая пустыня. Ни звука, ни тени, как базальтовая долина под глухую, звенящую тишину.
Он был настроен налегке гулять. Зачем таскать за собой тяжёлый баул прошлого? Было-было-было и прошло… На небе ни тучки, лишь белые, безобидные клочки облаков, которых не хватило бы даже листья в лесу протереть. Солнце слепило взгляд, и губы сами собой целовала улыбка.
Он снова дома. Сидит на диване и шевелит большими пальцами ног. В животе уютно уснула яичница с сервелатом, а кофе всё ещё ждал своей очереди, нетерпеливо дымясь у него в руках. В новостях всё та же девушка-ведущая, которая теперь была как член семьи, сказала, что умер первый человек. От старости.
Слава Богу! Мир весь разом вздохнул с облегчением. Люди снова стали умирать и можно заняться повседневными делами. А что это было? Может это сбой в программе был или передышка, а может затишье перед бурей?!
Конец
